Теория взаимопроникновения сближения разных. Тгп теории. Основные теории классификации правовых систем

Проблемам современного общества посвящено множество отечественных и зарубежных исследований, касающихся социологических вопросов глоба­лизации, постиндустриального общества, постмодернити и модернизации, в том числе работы Д. Белла, И. Валлерштайна, Э. Гидденса, Дж. Лотара, М. Арчера, П. Драка, М. Фазерстоуна, Дж. Майера, Р. Робертсона, Т. Фрид­мана, У. Грейдера, Д. Харвея, С. Хантингтона, Б. Гранотье, Ф. Фукуямы, Ж. Атали, М. Фридмана, Н. Смелзера, Э. Тирикьяна и др.

Анализ этой литературы показывает, что теория глобализации, вошедшая в научный оборот в 1990-е гг., является историческим приемником теории конвергенции, созданной в 1940-50-е гг., возникшей чуть позже теории мо­дернизации (1950-60-е), а также теории постиндустриального общества, раз­работанной в 1970-е гг. С нашим утверждением согласен и Т. Шанин, полагающий, что теория конвергенции является частным случаем теории модернизации 1 .

1 Шанин Т. Россия как «развивающееся общество». Революция 1905 года: момент истины (Главы из книг). - http://www.russ.ru/antolog/inoe/shanin.htm.

В теоретико-методологическом плане подобная преемственность означает содержательное, но только частичное вхождение концептуальных моделей более ранней социологической теории в более позднюю. Каждая последую­щая теория прирастает новыми принципами и положениями, которых не было на предшествующих этапах, в то же время у каждой последующей тео­рии расширяется класс эмпирических референтов, которые подлежат объяс­нению (рис. 20).

Так, теория модернизации описывала стратегический путь развития за­падноевропейского и американского капитализма, лишь отчасти распрост­раняя рекомендательные модели на незападное общество. Теория постинду­стриального общества охватывала исторический путь развития человечества, но не всего, а только западного. Авторы теории конвергенции (Дж. Гэлбрейт, У. Ростоу, А. Сахаров, П. Сорокин, Ж. Фурастье и др.) утверждали, что историческая эволюция современного индустриального, а впоследствии и постиндустриального общества создает условия для сближения и взаимной инфильтрации двух противоположных систем - западного капитализма и восточного коммунизма. Наконец, теория глобализации включает в себя как исторические модели, так и текущие, которые описывают последствия гло­бализации для всех уголков Земли, включая примитивные племена, сохра­нившиеся в ойкуменных регионах.

Не ясен вопрос о соотношении теории глобализации с еще одной социо­логической теорией - концепцией постмодернити. Во-первых, не решен вопрос о статусе последней. Возможно, он представляет не единичную тео­рию или замкнутую парадигму, а некое аморфное направление либо течение на интеллектуальном фронте. Во-вторых, не прояснено время ее появления - считать ли теорию постмодернити одновременным с теорией глобализации феноменом либо предшествующей ей.

Эта глава описывает особый окружающий мир социальных систем - людей и их отношения с этими системами. Мы пользуемся понятием «человек», включающим в себя психическую и органическую системы. В связи в этим мы в значительной степени избегаем использования понятия «личность», оставляя его для обозначения социальной идентификации комплекса ожиданий в адрес отдельного человека.

Тема человека и его отношения к социальному порядку имеет давнюю традицию, которую мы не можем здесь раскрыть исчерпывающе 1 . Она воплощается в «гуманистических» представлениях о нормах и ценностях. Поскольку мы хотим отмежеваться от нее, требуется точно определить точки расхождений. Ведь если традиция не может быть продолжена (а мы считаем, так всегда и бывает в случае радикального изменения структуры общества), необходимо выяснить различие, чтобы найти возможности перевода на иной язык.

Точкой расхождения выступает то, что согласно гуманистической традиции человек находился внутри, а не вне социального порядка. Он считался составной частью социального порядка, элементом самого общества. Если человек назывался «индивидуумом», то потому, что был для общества далее неразложимым предельным элементом. Невозможно было подумать о разделении его души и

1 Ср.: Luhmann N. Wie ist soziale Ordnung möglich? // Luhmann N. Gesellschaftsstruktur und Semantik: Studien zur Wissenssoziologie der modernen Gesellschaft. Bd 2. Frankfurt, 1981. S. 195-285.

тела и дальнейшем их отдельном анализе. Такая декомпозиция разрушала бы то, чем является человек в обществе и для него. Соответственно, считалось что человек не только зависит от социального порядка (с чем никто не станет спорить), но и предназначен для жизни в обществе. Форма его экзистенции могла осуществляться лишь здесь. На протяжении Средневековья политический (городской) характер общественного порядка сменился социальным; однако тем самым принцип не изменился, а лишь расширился. Из животного политического (zoon politikon) возникло животное социальное (animal sociale). В обоих случаях подразумевалось, что природа человека (способность к развитию, к реализации формы) определена нормативными требованиями социального порядка. Природой человека была его моралъ, его способность приобретать либо терять уважение в социальной жизни. В этом смысле его совершенство вкладывалось в социальную реализацию. Это не исключало, что оно могло и разбиться о всякого рода коррумпированность.

Семантика такого порядка должна была быть в строгом смысле «естественно-правовой». Она должна была понимать саму природу как нормирующую. Это имело не только правовые, но и онтологические аспекты. Невозможно было не использовать уровень реальности, который еще можно было понимать как «природное бытие». Отсюда человек понимался как предельный элемент природы, а общество - как совместная жизнь людей, сложившаяся в городе, как тело особого рода, состоящее из физически не связанных тел, и, далее, как совокупность людей, человечество. Общность основывалась на понятии жизни, которое могло включать в себя «хорошую жизнь» как признак. Такое изображение в свою очередь поддерживало импульсы нормативного характера вплоть до неогуманистического представления В. Гумбольдта: человек должен реализовать в себе человечество, насколько это возможно. Как же человек мог отрицать интерес к человечеству, отклонять столь высокие запросы?

Первый шаг семантической реконструкции обнаруживается в поздних естественно-правовых (рационалистических) теориях общественного договора. Они определенным образом фиксируют изменения общественных структур, требующие больше подвижности и ослабляющие предполагаемые связи (например, с ограниченной локальной домашней жизнью) 2 . Идея рассматривать общество как

2 В качестве весьма наглядного изложения см.: James M. Family, Lineage, and Civil Society: A Study of Society, Politics, and Mentality in the Durham Region. Oxford, 1974. Исходя из наших теоретических предпосылок, следует учитывать прежде всего роль книгопечатания в таком развитии.

Теория систем исходит из единства различия системы и окружающего мира. Окружающий мир есть конститутивный момент данного различия, таким образом, не менее важен для системы, чем она сама. Теоретическая установка данного уровня абстракции все еще вполне открыта разным оценкам. Окружающий мир может содержать гораздо более важное для системы (с любых точек зрения), нежели сами ее компоненты; но понятна и противоположная ситуация в теории. Однако при помощи различия системы и окружающего мира возникает возможность понимать человека как часть окружающего мира общества комплекснее и в то же время свободнее, нежели при его понимании как части общества; ибо окружающий мир по сравнению с системой как раз и является областью различения, обнаруживающей более высокую комплексность и меньшую упорядоченность. Так, допускается больше свободы человека в отношении его окружающего мира, особенно свободы неразумного и аморального поведения. Он уже не выступает мерилом общества. Данная гуманистическая идея не может быть продолжена, ибо никто не может обдуманно и всерьез утверждать, что общество можно создать подобно человеку, увенчав головой, и т. д.

Мы используем понятие «взаимопроникновение» для обозначения вклада особого рода в создание систем со стороны систем окружающего мира. Данную роль понятия в отношениях системы и окружающего мира следует определить очень точно - особенно из-за распространенного нечеткого понимания взаимопроникновения 6 .

Прежде всего отметим, что речь идет не об отношении системы и окружающего мира вообще, а о межсистемных отношениях си-

6 У Парсонса это понятие приобретает отчетливые контуры в общей архитектуре его теории, хотя и здесь многое спорно. Ср. в связи с этим: Jensen S. Interpenetration - Zum Verhältnis personaler und sozialer Systeme // Zeitschrift für Soziologie 7 (1978). S. 116-129; Luhmann N. Interpenetration bei Parsons // Zeitschrift für Soziologie 7 (1978). S. 299-302. В остальном оно остается неопределенным, когда им без дальнейших пояснений обозначают лишь взаимное пересечение систем. Ср., напр.: Breiger R. L. The Duality of Persons and Groups // Social Forces 53 (1974). P. 181-190; Münch R. 1) Über Parsons zu Weber: Von der Theorie der Rationalisierung zur Theorie der Interpenetration // Zeitschrift für Soziologie 9 (1980). S. 18-53; 2) Theorie des Handelns: Zur Rekonstruktion der Beitäge von T. Parsons, E. Durkheim und M. Weber. Frankfurt, 1982.

стем, выступающих друг для друга окружающим миром. В сфере межсистемных отношений понятием взаимопроникновения следует обозначать более узкое предметное содержание, которое должно отличаться прежде всего от отношений (вклада) входа и выхода 7 . Мы будем говорить о проникновении, если одна система предоставляет в распоряжение собственную комплексность (а вместе с тем неопределенность, контингентность и принуждение к отбору) для построения другой системы. Именно в этом смысле социальные системы предполагают «жизнь». Взаимопроникновение соответственно имеет место в том случае, когда такое положение вещей имеет место взаимно, таким образом, если обе системы содействуют друг другу благодаря тому, что всякий раз вносят свою собственную, уже конституировавшуюся, комплексность в другую. В случае проникновения можно наблюдать, что поведение проникающей системы со-определяется поведением принимающей (и, пожалуй, вне ее протекает ненаправленно и беспорядочно, как поведение муравья без муравейника). В случае взаимопроникновения принимающая система оказывает обратное воздействие и на образование структуры проникающих систем; таким образом, она вторгается в них дважды: извне и изнутри. В таком случае, вопреки (нет, благодаря!) такому усилению зависимостей, возникает возможность большей свободы. Это также означает, что в ходе эволюции взаимопроникновение сильнее, чем проникновение, индивидуализирует поведение.

Это положение имеет особую силу в отношении людей и социальных систем. Понятие взаимопроникновения дает ключ к его дальнейшему анализу. Оно заменяет не только естественно-правовые учения, но и попытки в социологии работать с основными понятиями ролевой теории, с понятийным аппаратом, касающимся потребностей, с понятиями теорий социализации. Как взаимопроникновение данное отношение может быть понято более фундаментально, нежели через перечисленные социологические концепции. Взаимопроникновение не исключает их, а включает в себя.

Напоминаем, что комплексность означает, что большое количество элементов, в данном случае - действий, может быть связано лишь избранным образом. Следовательно, комплексность означает необходимость отбора. Эта необходимость является в то же время свободой, а именно свободой по-разному обусловливать выбор. Отсюда определение действия обычно имеет разные источники, психические и социальные. Стабильность (= предсказуемость) действий определенного рода есть, следовательно, результат комбина-

7 Ср. гл. 5, VII.

нии, реализует в себе самой иную систему как ее различие системы и окружающего мира, не распадаясь при этом сама. Так, каждая система может осуществлять в отношении другой свое превосходство в комплексности, свои способы описания, свои редукции и на этой основе предоставлять в распоряжение другой свою комплексность.

Системный вклад взаимопроникающих система друг в друга состоит, таким образом, не в предоставлении ресурсов, энергии, информации. Конечно, и такое возможно. Например, человек что-то видит и рассказывает об этом, содействуя тем самым социальной системе информацией. Однако то, что мы называем взаимопроникновением, все-таки есть более глубинная связь, связь не вкладов, а конституций. Любая система стабилизирует свою комплексность. Она поддерживает стабильность, хотя и состоит из событийных элементов, таким образом, она вынуждена своей структурой к постоянной смене состояний. Так она одновременно производит сохранение и изменения, обусловленные структурно. Несколько обостряя, можно было бы сказать: любая система стабилизирует свою нестабильность. Тем самым она гарантирует непрерывную репродукцию еще неопределенных потенциалов. Их определение может быть обусловлено. Обусловливание всегда происходит самореферентно и, таким образом, всегда является моментом аутопойетической репродукции своих элементов; однако при этом оно, именно потому, что чистая самореференция была бы тавтологичной, постоянно воспринимает стимулы из окружающего мира. Поэтому самореферентные системы в состоянии поддерживать наготове наличный потенциал построения систем на эмерджентных уровнях реальности и настраиваться на созданный тем самым особый окружающий мир. Понятие взаимопроникновения, как видно, влечет за собой следствия из смены парадигмы в теории систем - переходу к парадигме система окружающий мир и к теории самореферентных систем. Оно предполагает смену теоретической позиции и в том отношении, что понимает автономию взаимопроникающих систем как усиление и отбор зависимостей от окружающего мира.

О взаимопроникновении речь должна идти лишь тогда, когда системы, предоставляющие свою комплексность, также являются аутопойетическими. Поэтому взаимопроникновение есть взаимоотношение аутопойетических систем. Такое ограничение поня-

тайной области обеспечивает возможность рассматривать классическую тему человека и общества под более широким углом зрения, который не сразу задан значением термина «взаимопроникновение».

Как саморепродукция социальных систем, запуская коммуникацию коммуникацией, протекает словно сама по себе, если не прекращается вообще, так существуют и виды воспроизводства, самореферентно замкнутые на человека, которые при грубом рассмотрении, достаточном здесь, можно различать как органические и психические. В одном случае средой и формой проявления 12 является жизнь, в другом - сознание. Аутопойесис как жизни, так и сознания является предпосылкой образования социальных систем, что означает в том числе, что социальные системы могут осуществлять собственную репродукцию лишь в том случае, если гарантирована продолжительность жизни и сознания.

Это высказывание звучит тривиально. Оно никого не удивит. Тем не менее концепция аутопойесиса вносит в картину дополнительные перспективы. Как для жизни, так и для сознания саморепродукция возможна лишь в закрытых системах. Это дало возможность философии жизни и философии сознания называть свой предмет «субъектом». Несмотря на это, аутопойесис на обоих уровнях возможен лишь в экологических условиях, а к условиям окружающего мира саморепродукции человеческой жизни и сознания относится общество. Чтобы сформулировать такое понимание, следует, как уже неоднократно подчеркивалось, выразить закрытость и открытость систем не как противоположность, а как отношение условий. Социальная система, основанная на жизни и сознании, со своей стороны, обеспечивает аутопойесис данных условий тем, что способствует их постоянному обновлению в закрытой репродукционной связи. Жизни и даже сознанию не нужно «знать», что они так себя ведут. Однако они должны организовывать свой аутопойесис так, чтобы закрытость функционировала как базис открытости.

Взаимопроникновение предполагает способность включения различных видов аутопойесиса - в нашем случае органической жизни, сознания и коммуникации. Оно не превращает аутопойесис в аллопойесис, тем не менее создает отношения зависимости, имеющие свое эволюционное подтверждение в том, что они совместимы с аутопойесисом. Отсюда становится яснее, почему понятие смысла в отношении техники построения теории должно иметь столь высо-

12 Я дополнительно называю «форму проявления», чтобы указать на возможность наблюдения, возникающую в результате аутопойесиса.

ми и социальными системами. Понимание этой ситуации предполагает данное взаимодействие большинства различий. Теряя из; виду хотя бы одно из них, срываются обратно в старую и всегда бесплодную идеологическую дискуссию об отношении индивида и общества.

Принятые понятийные решения позволяют распрощаться с любыми мифами об общности - точнее, отослать их на уровень самоописания социальных систем. Если общность означает частичное сплавление личностных и социальных систем, то это прямо противоречит понятию взаимопроникновения. Чтобы выяснить этот вопрос, будем различать инклюзию и эксклюзию. Взаимопроникновение ведет к инклюзии постольку, поскольку комплексность вкладывающих систем используется принимающими на совместных началах. Однако оно приводит и к эксклюзии, поскольку большинство взаимопроникающих систем, чтобы обеспечивать взаимопроникновение, должны отличаться своим аутопойесисом. Говоря менее абстрактно, участие в социальной системе требует от человека личного вклада и приводит к тому, что люди отличаются друг от друга, действуют по отношению друг к другу эксклюзивно; ибо они должны сами вносить свой вклад, должны сами себя мотивировать. Как раз когда они кооперируются, вопреки любому природному сходству требуется выяснить, кто какой вклад вносит. Э. Дюркгейм сформулировал это как различие механической и органической солидарности; но речь идет не о разных формах взаимопроникновения, а о том, что более глубокое взаимопроникновение требует больше инклюзии и больше (взаимной) эксклюзии. Вытекающая отсюда проблема решается посредством «индивидуализации» личностей.

Выведение следствий для теории психических систем выходит за рамки данной главы. Однако мне кажется (это все-таки следует отметить), что в данном контексте вновь всплывают некоторые темы и даже амбиции философии сознания. Правда, мы отказываемся от утверждения, что сознание есть субъект. Оно является им лишь для самого себя. Несмотря на это, можно дополнить, что аутопойесис в среде сознания является одновременно закрытым и открытым. Каждой структурой, воспринимаемой, адаптируемой, изменяемой или отклоняемой им, он связан с социальными системами. Это справедливо для «распознавания образов», для языка и для всего остального. Несмотря на это сцепление, он поистине автономен, так как структурой может быть лишь то, что способно направлять и воспроизводить в себе аутопойесис сознания. Тем самым обнаруживается и доступ к потенциалу сознания, трансцендирующему любой соци-

альный опыт, и к такой типизации потребностей в смысле, которая гарантирует сознанию его аутопойесис при смене всех специфических смысловых структур. В связи с исследованием «интерпретаций жизни» Д. Г. Глюк рассматривал счастье и нужду как истолкования жизни, пронизывающие все сознание, не будучи выраженными и изменяемыми в смысловых формах 14 .

Если исходить из данного вывода о том, что взаимопроникновение обеспечивает отношение автономного аутопойесиса и структурной стыковки, то в дальнейшем можно рассмотреть и уточнить понятие «связывания». Оно должно касаться отношения структуры и взаимопроникновения. Образование структуры невозможно ни в вакууме, ни лишь на основе аутопойесиса структурообразующей системы. Оно предполагает наличие «свободных», несвязанных материалов и энергии или, говоря абстрактнее, еще не вполне определенных возможностей взаимопроникающих систем. Связывание в таком случае есть определение смысла использования данных открытых возможностей посредством структуры эмерджентной системы. Можно вспомнить о связывании нейрофизиологических процессов запросами памяти, т. е. о накоплении информации. В нашем случае речь идет, конечно, о связывании психических возможностей социальными системами.

Тем самым можно объединить и унифицировать множество несогласованных употреблений похожих представлений. Чаще всего понятие вводится как обыденное (или как основное?) и употребляется без дальнейших комментариев. Часто используемая формулировка связывания по времени ("time-binding") принадлежит А. Коржибскому и обозначает прежде всего способность языка обеспечивать доступ к единому смыслу 15 . Т. Парсонс, тоже без дальнейших

14 См.: Glück D. H. Fluchtlinien: Philosophische Essays. Frankfurt, 1982. S. 11 ff.

15 Korzybski A. Science and Sanity: An Introduction to Non-aristotelian Systems and General Semantics. 1933; переиздано: 3 ed. Lakeville Conn., 1949. См. также трактовку связывания по времени ("time-binding") как «элементарного свойства нервной системы»: Pribram К. Н. Languages of the Brain. Englewood Cliffs, 1971. P. 26; кроме того, см. космологические генерализации по поводу идеи связи пространства и времени: Jantsch E. The Self-Organizing Universe: Scientific and Human Implications of the Emerging Paradigm of Evolution. Oxford, 1980. P. 231 ff.

ваний в значительной степени случайно, т. е. не мотивировано преимуществами самого соединения. Однако если соответствующие отборы запущены, то они демонстрируют тенденцию к самоусилению, опирающуюся на необратимость времени. Затем это доводится до чистоты в форме чувств или оправдательных оценок. Можно утверждать, что избирательно реализованное соединение уже отсутствует. В таком случае силу связывания, как например в мифе о любви, можно прямо объяснить свободой выбора. Однако это лишь переводит парадоксальность избранного связывания, necessita cercata*, произвольной фатальности в семантику, которая хвалит то, что и так невозможно изменить.

Отношения взаимопроникновения и связываний существуют не только между человеком и социальной системой, но и между людьми. Комплексность одного человека будет иметь значение для другого, и наоборот. Если речь идет именно об этом, то мы будем говорить о межчеловеческом взаимопроникновении 20 , и нам следует учесть данное обстоятельство, прежде чем говорить о социализации.

Понятие взаимопроникновения при таком использовании не меняется. Отношение человека к человеку приводится тем самым к такому же пониманию, что и отношение человека к социальному порядку 21 . В таком случае именно в идентичном понятии обнаруживаются разные феномены в зависимости от того, к каким видам систем оно относится.

Само собой разумеется, что отношение человека к человеку остается социальным феноменом. Лишь как таковое оно интересует социологию. Это означает не только то, что условия и формы его осуществления являются социальными и зависят от дальнейших социальных условий. Помимо этого социальные условия и формы входят и в то, что люди предоставляют друг другу как свою комп-

20 О терминологии: отходя от прежнего словоупотребления, я не говорю здесь о межличностном взаимопроникновении, так как следует учитывать также телесное поведение и так как психическое не должно полагаться в социально конституированной форме персональности.

21 О семантической традиции, на которую намекает данная двойная постановка вопроса, ср.: Luhmann N. Wie ist soziale Ordnung möglich? // Luhmann N. Gesellschaftsstruktur und Semantik. Bd 2. Frankfurt, 1981. S. 195- 285.

* Избранной необходимости (итал. ).- Прим. пер.

кабельное, тем самым и опыт некоммуникабельности. Alter приобретает важность для Ego в тех отношениях, которые Ego не может сообщить Alter. Дело не в отсутствии слов и не в нехватке времени на коммуникацию. Речь идет не просто об избавлении другого от непосильных коммуникаций. Коммуникация в качестве сообщения всегда может придать сообщению иной, не подразумевавшийся смысл; но это сразу же видно в интимных отношениях. То, что в таких случаях не срабатывает, - это принцип коммуникации, а именно различие информации и сообщения, придающее самому сообщению характер избирательного события, требующего реакции. В условиях интимности эта необходимость реакции еще более усиливается и антиципируется в таком качестве. Настолько хорошо знают друг друга, что не могут сделать ни шагу, чтобы не вызвать ответа. Дальнейшее - молчанье*.

Пожалуй, не случайно, что именно век Просвещения, когда все понятия социальных наук считались родственными понятию взаимодействия, занимался данной проблемой. Больше никогда не предлагали такой богатый набор уловок - от сознательно шутливого использования форм, создание парадоксов, иронию и цинизм вплоть до концентрации на сексуальности как на еще единственно твердом позитивном. При этом всегда речь шла о сбое в коммуникации, и вопрос заключался в том, в каких формах его можно сознательно допустить и опять-таки сознательно избежать. Это проблема известна со времен открытия интимных отношений, однако она, по-видимому, не поддается какой-либо эффективной формулировке. Социология, пожалуй, последняя из призванных давать советы безмолвной любви.

Взаимопроникновение ставит участвующие системы перед задачами переработки информации, которые невозможно решить надлежащим образом. Это одинаково справедливо для социального и для межчеловеческого взаимопроникновения. Взаимопроникающие системы никогда не могут в полной мере использовать вариационные возможности комплексности соответствующей другой системы, т. е. никогда не могут целиком и полностью перевести их в свою систему. В этом смысле следует всегда помнить: нервная клет-

* "The rest is silence". - Фраза из трагедии В. Шекспира «Гамлет», означающая некую тайну, которую зрителю не дано узнать. - Прим. отв. ред.

ка не есть часть нервной системы, а человек не есть часть общества. Полагая это, мы должны уточнить, как в таком случае, несмотря на это, возможно использование комплексности соответствующей другой системы для построения собственной. Для области психических и социальных систем, т. е. для смысловых, ответ гласит: посредством бинарной схематизации.

Интеграция осуществляется не через присоединение комплексности к комплексности. Она заключается и не в строгом соответствии элементов различных систем по всем пунктам, где каждому событию в сознании соответствует социальное событие и наоборот. Таким путем ни одна система не могла бы использовать комплексность другой, в таком случае она должна была бы проявлять и соответствующую собственную комплексность. Вместо этого должен быть найден иной путь, «более экономный» в затратах элементов и связей, сознательного внимания и времени коммуникации.

Первый ответ (который мы в дальнейшем дезавуируем) может быть сформулирован на основе общей теории системы действия Т. Парсонса. Он исходит из структурных связей, гарантированных нормативно 37 . Отсюда следует, что любое взаимопроникновение приводится к схеме конформности - отклонения. Норма никогда не в состоянии реализовать свое видение реальности; поэтому она предстает в реальности как процесс расщепления, как различие соответствия и отклонения. Все факты в сфере нормативного регулирования сортируются в соответствии с тем, какую возможность они реализуют. И в зависимости от этого происходит выбор других присоединений.

Для случая взаимопроникновения человека и социальной системы это означает, что социальный смысл действия оценивается в первую очередь по его соответствию норме. Другие возможные смысловые отношения - например то, какой характер здесь проявляется, - постепенно ослабевают. Социальный порядок почти идентифицируется с правопорядком. На основе этой предварительной договоренности в Европе со времен Средневековья вплоть до раннего Нового времени распространялась концепция «естественного права». Она означает, что порядок сам по себе всегда уже есть данная

37 С точки зрения техники построения теории нормативная гарантия ее структуры используется как «вторая из лучших» форм теории; таким образом, она также предназначена для нового разложения. В этом смысле Парсонс говорил о «структурном функционализме». Необходимость довольствоваться следует из комплексности реальности, вынуждающей теоретика начинать с редукций и настоятельно советующей ему при этом опираться на (нормативные!) редукции, которые уже имеются в реальности.

взаимопроникновения: смысловая форма схематизируемого различия.

На фоне проблематики комплексности взаимопроникающих систем особенно очевидно общеизвестное техническое преимущество бинарной схематизации - при условии собственного определения схемы выбор между двумя возможностями можно оставить за другой системой. Комплексность другой системы принимается во внимание постольку, поскольку неизвестно, какую из двух возможностей она реализует; в то же время комплексность де-проблематизируется тем, что для каждой из двух возможностей имеется готовое присоединяющееся поведение. Последствия отказа от предварительного расчета минимизируются. Определение категории может быть сделано по-разному, а его оперативная функция не предполагает безусловного консенсуса. Одна система может схематизировать использование комплексности другой как дружественное/враждебное, верное/неверное, конформное/отклоняющееся, полезное/вредное, либо как бы то ни было еще. Схематизм сам вынуждает систему уповать на контингентность поведения и тем самым на автономию другой системы. Для этого система должна иметь готовую, пригодную, отвечающую автономии собственную комплексность. И одновременно схематизация открыта для второго усилия, канализированного тем самым - теперь можно попытаться выяснить, действует другая система скорее дружественно, нежели враждебно, скорее во благо, чем во вред, и в этом отношении можно формировать ожидания, способствующие кристаллизациям в своей системе 42 .

Не в последнюю очередь следует учесть, что бинарные схемы являются еще и предпосылкой возникновения фигуры, титулованной в новейшей философии как субъект. Необходимой предпосылкой тому является возможность иметь истинные и ложные суждения (а именно: чтобы они были бесспорны), равно как и возможность действовать правильно и неправильно, хорошо и плохо. Познание показывает, что проблема субъекта не может быть сведена лишь к проблеме свободы. Субъект индивидуализируется, скорее, историей жизни истинных и ложных суждений, правильных и неправильных действий, которая уникальна в своем роде в данной конкретной форме, в то время как в качестве лишь суммы адекватного отражения мира она была бы не более, чем просто адекватной. Таким образом, «субъект» является субъектом (если под смыслом понятия все еще всерьез понимают момент предельной представлен-

42 Понятие используется в: Stendhal. De l"amour; цит. по: Martineau H. Paris, 1959, см., напр., р. 8 ff., 17 ff.

ности) лишь для стечения обозначений и реализаций, неповторимого в истории жизни, оставляющего открытыми бинарные схематизации. Он обязан своей возможностью данной заданной величине, а не самому себе. И если учитывать это, то можно заметить, что субъектность есть не что иное, как формулировка результата взаимопроникновения. Уникальность и крайняя позиция, со своей стороны, не есть фигуры обоснования, а есть конечный продукт истории, выбросы и кристаллизации взаимопроникновения, которые затем вновь используются во взаимопроникновении.

Предварительные теоретические разработки, учитываемые нами, позволяют сформулировать вопрос. Мы провели различие между социальным и межчеловеческим взаимопроникновением. Кроме того, основываясь на проблемах комплексности в отношениях взаимопроникновения, мы показали преимущества бинарных схематизаций. Вопрос звучит так: существует ли бинарная схематизация, обслуживающая одновременно оба типа взаимопроникновений и действующая в функциональном отношении достаточно диффузно, чтобы редуцировать комплексность как для социального, так и для межчеловеческого взаимопроникновения. Ответ гласит: да. Это есть особая функция морали.

Прежде чем развивать понятие морали (оно, разумеется, не может быть дедуцировано из функции), стоит кратко зафиксировать допущения, вытекающие из данной функциональной констелляции для всего того, в чем используются свойства морали. Будучи полифункциональной, мораль будет лимитировать возможности функциональной спецификации. В таком случае социальное взаимопроникновение не может быть выделено без учета межчеловеческих отношений. Там, где это происходит - следует вспомнить, например, сферу формально организованного труда, - возникает своя мораль. Точно так же невозможно углублять интимность между людьми, если она связана с общественной моралью. Так, если общество способствует большей интимности, то на место общеобязательной морали заступают своеобразные кодексы любовной страсти, ссылки на природу, эстетические высказывания. Такие тенденции, широко распространившиеся в Европе с XVIII в., подрывающие мир прежних общественных форм, оставляют впечатление, будто бы мораль, обладавшая общественно-интегративной функцией, уже не выполняет ее в полной мере. Однако такое понимание упускает из виду

не потому, что оно санкционирует правильное или неправильное поведение, а благодаря тому, что оно удается в качестве коммуникации 63 .

Следствия для теории воспитания здесь могут быть лишь намечены. Воспитание, и в этом заключается его отличие от социализации, является интенциональной и относимой к интенции деятельностью. Оно может достигать своей цели (отвлечемся от возможности косвенной, незаметной манипуляции) лишь через коммуникацию. В таком случае воспитание в качестве коммуникации также социализирует, но не столь однозначно, как придает целенаправленность. Тот, кому требуется воспитание, путем коммуникации с такой целью, скорее, приобретает свободу либо дистанцирования, либо вообще поиска и нахождения «иных возможностей». Прежде всего всякая конкретная педагогическая деятельность нагружена различиями. Например, она определяет направление успеха и обосновывает тем самым возможности неудач. Обучение и умение запоминать предусматривает и забывание, познаются границы своих возможностей в качестве невозможного. Кроме того, вместе со всеми конкретизациями повышается вероятность того, что воспитатель и воспитанник основываются на разных схемах различий, разных отнесениях, разных предпочтениях внутри схем различий. Приняв все это во внимание, едва ли еще можно считать воспитание эффективным действием. Гораздо лучше полагать, что на основе педагогически преднамеренных и разумных действий выделяется особая функциональная система, производящая свои эффекты социализации. В таком случае педагогическая деятельность и соответствующая коммуникация должны быть вновь внесены в данную систему в качестве вклада в самонаблюдение системы и как постоянная коррекция созданной ею действительности.

Взаимопроникновение касается не только психической системы человека. Сюда вовлекается и тело. Разумеется, это происходит отнюдь не в полном объеме всех его физических, химических и органических систем и процессов. Поэтому Парсонс принял понятие

63 Как бы то ни было, следует обращать внимание на то, что «удается» включать и весьма негативные опыты: неудача еще раз подчеркивается коммуникацией, отклонение становится благодаря коммуникации окончательным, оскорбление провоцирует реакцию и т. п.

«бихевиоральной системы» (в отличие от «органической системы человека»), чтобы дедуцировать аспекты, значимые в отношении действия 64 . В соответствии с этим необходимо (всегда из перспективы системы действия!) делать различия между «внешним окружающим миром физических и биологических условий действия и внутренними окружающими мирами» (имеется в виду: бихевиоральной, личностной, социальной и культурной систем) 65 . Отсюда и человеческий организм в значительной мере остается окружающим миром системы действия; однако система действия совершает от-дифференциацию своих требований к организму, определенным образом соотносит их с подсистемами и тем самым может лучше приспособиться к физическим, химическим и органическим условиям жизни.

С совершенно иной перспективы необходимость такого различия следует и для теории социальных систем, представленной здесь. Так как мы в отличие от Парсонса все же не исходим лишь из аналитических систем, а должны доказать их образование конкретно и эмпирически, то нам не так-то просто найти решение данной проблемы различия. Во всяком случае, недостаточно постулировать особую «бихевиоральную систему» как один из четырех аспектов действия. Основной вопрос возникает в связи с понятием взаимопроникновения: в каком смысле в социальной системе используется комплексность телесного бытия и физического поведения для упорядочивания их связей? И как следует дисциплинировать тело в психическом плане, чтобы это было возможно?

Что есть человеческое тело само по себе - неизвестно 66 . То, что оно может быть обоснованным предметом научного исследования в биологии человека, выходит за пределы тематики наших исследований. Нас здесь интересует повседневное использование тела в социальных системах. С точки зрения теоретических требований социология телесного поведения находится еще в своего рода чрезвычайном положении, тем более что здесь ей как раз нечему по-

64 См.: Parsons Т. A Paradigm of the Human Condition // Parsons T. Action Theory and the Human Condition. New York, 1978. P. 361, 382 ff. Стимул к тому и термин происходят из: Lidz Ch. W., Lidz V. M. Piaget"s Psychology of Intelligence and the Theory of Action // Explorations in General Theory in Social Science: Essays in Honor of Talcott Parsons / Ed. J. J. Loubser et al. New York, 1976. Vol. 1. P. 195-239 (в частности, р. 215 ff.). В немецком переводе: Allgemeine Handlungstheorie / Hrsg. J. J. Loubser u. a. Frankfurt, 1981. S. 202-327 (265 ff.).

65 Lidz Ch. W., Lidz V. M., a. a. O. P. 216.

66 Разумеется, это не мешает наблюдать, определять «жизнь», антиципировать поведение и т. п.

го, частично - различием пристойной и явно непристойной литературы 89 .

С исчезновением основного различия телесного и бестелесного выходят из употребления прежние семантические допущения. Однако в то же время смысл тела освобождается и для тех особых определений, которые мы развили на примере танца, спорта и механизмов симбиоза. Само тело отчасти становится точкой кристаллизации толкований, включающих в себя социальное; отчасти - разлагается на аспекты для использования в комбинаторных связях больших функциональных систем. Следовательно, семантика телесности со своим, пожалуй, бесспорным влиянием на ощущение и использование тела коррелирует с изменением форм, возникающим в ходе социокультурной эволюции. И это происходит потому, что человеческое тело не является ни голой субстанцией (в качестве носителя способ

Если в историческом - диахронном - измерении развитие и совершенствование культуры обеспечивается преемственностью, то в географическом - синхронном - плане ту же самую функцию выполняют процессы взаимопроникновения и взаимообогащения культур, часто обозначаемые широким термином - аккультурация. Так же как отдельный человек немыслим в отрыве от себе подобных, точно так же ни одна культура не способна полноценно существовать в абсолютной изоляции от материальных и духовных достижений других человеческих коллективов. «Настоящие ценности культуры, - пишет Д.С.Лихачев, - развиваются только в соприкосновении с другими культурами, вырастают на богатой культурной почве и учитывают опыт соседей. Может ли развиваться зерно в стакане дистиллированной воды? Может! - но пока не иссякнут собственные силы зерна, затем растение очень быстро погибает. Отсюда ясно: чем «несамостоятельнее» любая культура, тем она самостоятельнее. Русской культуре (и литературе, разумеется) очень повезло. Она росла на широкой равнине, соединенной с Востоком и Западом, Севером и Югом». Сейчас практически нет совершенно изолированных от мира культурных общностей, кроме, быть может, небольших туземных племен, затерянных в сельве Латинской Америки или в каком-нибудь другом укромном уголке нашей планеты. Иными словами, любой народ так или иначе открыт для восприятия чужого опыта и одновременно готов делиться собственными ценностями с ближними и дальними соседями. Таким образом, одна культура как бы «проникает» в другую и делает ее богаче и универсальнее.

Процессы, происходящие" на «культурной» карте человечества, которая меняется без резких переходов и неизмеримо медленнее, чем его экономическая и политическая панорама, не ограничиваются, однако, лишь стихийным и ненасильственным взаимопроникновением и взаимообогащением культур, а принимают и более радикальные формы, такие, например, как ассимиляция и транскультурация.

Ассимиляция (от лат. assimilation - уподобление) заключается в полном или частичном поглощении культуры одного, обычно менее цивилизованного и более «слабого», народа другой иноземной культурой, чаще всего, путем завоевания, последующих смешенных браков и целенаправленного «растворения» порабощенного этноса в этносе поработителя. Последним бастионом при этом выступает язык, с утратой которого погибает и ассимилированная культура. Так, с приходом европейцев подверглись почти полной этнокультурной ассимиляции многочисленные племена и народности Америки, Африки и других регионов «третьего мира», так же, впрочем, как это было и в имперской практике сталинизма по отношению к «малым» народам бывшего СССР. Естественно, конечно, что чем многочисленнее тот или иной народ и чем богаче его культура и история, тем труднее он поддается внешнему воздействию. В этом случае может произойти не поглощение одного народа другим, а их смешение в некоем новом синтезе, образующем оригинальную, уже «гибридную» культуру. Яркие примеры тому дает Латинская Америка: слияние древней и богатейшей цивилизации ацтеков с культурой Испании подарило миру неповторимую культуру Мексики; разрушенная конкистадорами Империя инков продолжилась в столь же самобытных «индо-американских» культурах нынешних Перу, Боливии и Эквадора; в результате многовекового смешения португальцев, местных этносов и африканцев в лице миллионов завезенных в Америку негров-рабов родилась уникальная «афроамериканская» культура Бразилии и т. д. При этом следует иметь в виду, что у многих латиноамериканских народов до сих пор сохраняется дву- и даже триязычие, как свидетельство огромной жизнеспособности их первоначального культурного субстрата.

Транскультурация - понятие менее разработанное в специальной литературе, хотя и широко распространенное в жизни. Оно заключается в том, что определенная этнокультурная общность, в силу добровольной миграции или насильственного переселения, перемещается в другой, иногда весьма отдаленный район обитания, где полностью отсутствует инокультурная среда или она представлена весьма незначительно. Транскультурацией можно считать заселение и освоение белыми колонистами бескрайних земель Северной Америки или Австралии, где племена аборигенов, несмотря на отчаянное военное и духовное сопротивление, не смогли оказать заметного влияния на культуру завоевателей. Так или иначе, результатом процессов транскультурации можно считать первоначальную культуру США, хотя со временем она превратилась в своеобразный «плавильный котел», где смешиваются культуры многих этносов и народов; сходной была судьба и франкоязычной Канады - прямой наследницы французской культуры; с известными оговорками сказанное относится и к формированию культуры Гаити, которая до сих пор в своих глубинных истоках больше принадлежит Африке, чем Америке или Европе. Если брать примеры из жизни России, то с транскультурацией связана вся история обширных немецких поселений и автономий, позднее, как известно, ликвидированных И. Сталиным, так же, впрочем, как и его «эксперименты» с насильственным переселением целых народов.

Процессы транскультурации для вовлеченных в них людей протекают далеко небезболезненно. Та или иная этнокультурная общность, подобно растению, будучи пересаженной на иную почву, может погибнуть или заметно измениться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам и новой среде. Тем не менее, некоторые ученые, и в частности крупнейший немецкий филолог, этнограф и культуролог Лео Фробениус (1873 - 1938), считают, что благодаря наличию у каждой культуры некоего устойчивого «кода», некоей сопротивляющейся чуждым влияниям «души» (padeuma) ее жизнестойкость и способность к сохранению своей индивидуальности весьма велики. «Мы можем утверждать, - пишет Фробениус, - что стиль культур - в самом высоком смысле этого понятия - детерминирован пространством и постоянен, несмотря на различные способы проявления, в пределах этого пространства. Будут существовать неизменно: во влажных тропиках и субтропиках - мистически окрашенная культура; в такой стране, как Соединенные Штаты - охотничья культура (безразлично, будут ли охотиться за бизонами или долларами)».

Взаимным контактам и взаимообогащению культур, так же как и процессам ассимиляции и транскультурации, может способствовать или, наоборот, их тормозить целый ряд объективных факторов. Мы уже неоднократно говорили о роли географической среды и географического пространства. Например, народы, даже соседние, такие как Россия и Китай, разделенные мощными горными массивами и пустынями, так же как Япония и США, между которыми простирается безбрежный океан, исторически имели меньше возможностей для каких-либо взаимных влияний, чем, скажем, та же Россия и европейские страны, связанные морями и равнинами и расположенные в непосредственной близости друг от друга. Не менее важен и языково-этнический фактор. Например, культурное взаимопроникновение между родственными славянскими народами, нашедшее свое выражение, в частности, в движении панславизма, осуществлялось значительно легче, чем, скажем, их же обмен с соседней Венгрией, древнейшее население которой в результате транскультурация оказалось на стыке славянского, романского и германского миров. В то же время, благодаря одному языку и общему исходному этносу, несмотря на огромные расстояния, существует гораздо меньше препятствий для духовного взаимообмена между такими англоязычными «белыми» странами, как Великобритания, США, Канада и Австралия, представлявшими некогда одну и ту же европейскую культуру в составе Британской колониальной империи.

Способствовать взаимным симпатиям народов, а следовательно, и процессам взаимообогащения культур, а иногда и тормозить их, может благоприятный или неблагоприятный ход самой истории. Достаточно сравнить, например, культурные связи России с двумя нашими соседями, братскими славянскими народами - болгарским и польским. Диаметрально противоположное воздействие на их отношения и духовную близость с нами оказали и продолжают оказывать такие исторические события, как, с одной стороны, русско-турецкие войны XIX в., вот уже более ста лет питающие болгаро-русское братство; а с другой - наши давние конфликты и разногласия с Польшей - от Лжедмитриев в 1604 - 1610 гг. до Катыни в 1940 г., до сих пор отягощающие память русских и поляков, несмотря на их кровное родство.

В тесной связи с историческим фактором, влияющим на судьбы национальных культур, стоит и фактор политический. Ведь история, как известно, - та же самая политика, только опрокинутая в прошлое. Нагляднейшим примером пагубного воздействия политики на культуру и, в частности, на ее способность распространяться в пространстве стал пресловутый «железный занавес» - негодная, хотя и небезуспешная попытка отсечь многочисленные народы бывшего СССР и, прежде всего русский народ, от мировой цивилизации. Вообще, естественные процессы развития национальных культур на территории нашей страны были в значительной степени парализованы сталинской политикой депортаций, геноцида, великодержавного шовинизма и принудительной русификации. В результате подобной практики подавления национальной и этнической самобытности в сочетании с имперским изоляционизмом отечественная культура понесла неисчислимые потери. Впрочем, говоря о связи политики с культурой, можно утверждать, что духовный суверенитет любого, самого небольшого этноса, будучи вызовом всякой унитарной власти, никогда не уживался с диктаторскими режимами и тоталитаризмом.

По мере развития человечества, в судьбах культуры всех без исключения стран важную, если не решающую роль с середины XX в. начинает играть уже упоминавшийся нами глобальный технологический фактор. Здесь, с точки зрения процессов аккультурации, ассимиляции и транскультурации, прежде всего, имеется в виду прогресс в области электронно-информационных технологий, средств транспорта, связи и сохранения, тиражирования и распространения информации. Практически под их напором постепенно «размываются» замкнутые культурные общности, их взаимная диффузия принимает необратимый и всемирный характер. И чем более «технологична» та или иная страна, тем больше возможностей для обогащения она приобретает. Примером в этом случае могут служить Соединенные Штаты, которые не только стремятся впитать в себя все наиболее значительные достижения науки и искусства других народов, но и становятся огромным резервуаром, куда стекаются «мозги и таланты», привлеченные высоким уровнем жизни.

Проблема взаимопроникновения и взаимообогащения культур не сводится лишь к описанию и анализу разнообразных этнокультурных процессов, но ставит перед учеными и еще один теоретический вопрос: все ли сферы той или иной культурной общности одинаково проницаемы для чужеродных заимствований и одновременно способны к самоотдаче? Оказывается, нет. Несмотря на искусственные, вызванные конкуренцией препоны, легче всего в мировом масштабе распространяются достижения техники, естествознания и точных наук, на что указывал еще А.Вебер. Сравнительно свободно усваиваются другими народами наиболее яркие открытия и новшества в области искусства и литературы, о чем свидетельствует, например, универсальная значимость многих художественных «измов» - от реализма до абстракционизма, признаваемых уже как на Западе, так и на Востоке. Достаточно восприимчивы к взаимовлияниям языки, прежде всего, лексика. Проявление этого - многочисленные иноязычные слои в любом развитом языке, а также неуклонный рост международной терминологии, понятной человеку любой национальности. Есть, однако, область, - неприкасаемая сердцевина всякой культуры, - где взаимопроникновение и взаимодействие сводится к минимуму или вообще исключено. Это - фольклор, чисто национальные художественные стили, преломляющиеся в изделиях народных промыслов, нравы и обычаи, бытовая фразеология и некоторые другие проявления неродственных и территориально отдаленных национально-этнических групп, еще не затронутых или слабо затронутых научно-технической революцией.

В общественных науках Запада длительное время сталкивались две противоположные оценки происходящих изменений. Первая - «теория конвергенции» - оценивает данные явления как процесс сближения капитализма и социализма в результате близости их индустриальных основ. Вторая - «теория дивергенции» - базируется на противоположных оценках и доказывает нарастающую противоположность этих систем. Теория конвергенции (лат.

convergentio - сближение разного, вплоть до возможного слияния в единое) - учение, обосновывавшее мирное сосуществование двух систем, капитализма и социализма, возможность и необходимость сглаживания экономических, политических и идеологических различий между капитализмом и социализмом, их последующему синтезу в некое «смешанное общество». Разрабатывалась в середине 1950-х годов ряда западных социологов, политологов, экономистов и философов: Дж. Гэлбрейт, У. Ростоу, Б.Рассел, П.Сорокин, Я. Тинберген и др. Эта концепция появилась в годы идеологического и военного противостояния двух общественно-политических систем, социализма и коммунизма, представители которых боролись между собой за передел мира, пытаясь насадить, нередко военным путем, свой порядок во всех уголках планеты. Противостояние, помимо отвратительных форм, которое оно принимало на политической арене (подкуп лидеров африканских стран, военное вмешательство, экономическая помощь и т.д.), несло человечеству угрозу термоядерной войны и глобального уничтожения всего живого. Передовые мыслители Запада все больше приходили к мысли, что безумному соревнования и военной гонке надо противопоставить нечто такое, что примирит две враждующие социальные системы. Так родилась концепция, согласно которой, заимствуя друг у друга все лучшие черты и тем самым сближаясь друг с другом, капитализм и социализм смогут ужиться на одной планете и гарантировать ее мирное будущее. В результате синтеза должно появиться нечто среднее между капитализмом и социализмом. Его назвали «третий путь» развития.

Объективные условия конвергенции капитализма и социализма раскрыл известный американский экономист и социолог Джону Гэлбрейту: «Конвергенция связана прежде всего с крупными масштабами современного производства, с большими вложениями капитала, совершенной техникой и со сложной организацией как важнейшим следствием названных факторов. Все это требует контроля над ценами и, насколько возможно, контроля над тем, что покупается по этим ценам. Другими словами, рынок должен быть заменен планированием. В экономических системах советского типа контроль над ценами является функцией государства. В США это управление потребительским спросом осуществляется менее формальным образом корпорациями, их рекламными отделами, агентами по сбыту, оптовыми и розничными торговцами. Но разница, очевидно, заключается скорее в применяемых методах, чем в преследуемых целях... Индустриальной системе внутренне не присуща способность... обеспечить покупательную силу, достаточную для поглощения всего, что она производит. Поэтому она полагается в этой области на государство... В экономических системах советского типа также ведутся тщательные подсчеты соотношения между объемом получаемых доходов и стоимостью товарной массы, предоставляемой покупателям... И, наконец индустриальной системе приходится полагаться на государство в деле обеспечения обученными и образованными кадрами, которые стали в наше время решающим фактором производства. То же имеет место и в социалистических индустриальных странах» .

Говоря об условиях возникновения теории конвергенции, ее сторонники указывали на наличие по обе стороны «железного занавеса» и ряда других общих черт, свойственных современной эпохе. К ним относили единое направление научно-технического прогресса, сходство в формах организации труда и производства (например, автоматизацию), общие для развитых стран демографические процессы, многочисленные параллели по линии урбанизации, бюрократизации, «массовой культуры» и пр. Отмечались и прямые взаимовлияния, например, усвоение западными правительствами и крупными фирмами определенных элементов советского опыта планирования" 5 . Политической причиной возникновения теории конвергенции явились геополитические результаты второй мировой войны, когда на карте мира оказалось полтора десятка социалистических стран, тесно связанных между собою, с населением свыше трети всех живущих на Земле. Формирование мировой социалистической системы привело к новому переделу мира - взаимному сближению ранее разобщенных капиталистических стран, разделению человечества на два полярных лагеря. Доказывая необходимость их сближения, некоторые ученые показывали на Швецию, добившуюся впечатляющих успехов как в области свободного предпринимательства, так и в сфере социальной защиты населения, доказывая реальную осуществимость конвергенции. Полное сохранение частной собственности при ведущей роли государства в деле перераспределения общественного богатства казались многим социологам Запада воплощением подлинного социализма. При помощи взаимного проникновения двух систем интеллигенты намеревались придать социализму большую эффективность, а капитализму - гуманистичность.

Идея конвергенции оказалась в центре внимания после появления в 1961 г. известной статьи Я. Тинбергена. Ян Тинберген (Jan Tinbergen) (1903-1994)- выдающийся голландский математик и экономист, лауреат первой Нобелевской премии по экономике (1969), старший брат Николаса Тинбергена, лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине (1973). Внес фундаментальный вклад в науку открытием так называемой «паутинообразной теоремы» («cobweb theorem»), а также разработкой проблем теории динамики и методики статистической проверки теорий экономического цикла. В 1930-е годы построил полную макроэкономическую модель для США в виде 48 различных уравнений. Он обосновывал необходимость преодоления разрыва между «богатым Севером» и «бедным Югом», считая, что, разрабатывая проблемы развивающихся стран, поможет исправлению пагубных последствий колониального угнетения и внесет свой посильный вклад в оплату их долгов бывшим колониальным странам со стороны прежних метрополий, включая его собственную страну. В 1960-е годы Я. Тинберген являлся консультантом Всемирного банка, ООН и ряда стран Третьего мира. В 1966 г. стал председателем Комитета планирования развития ООН, оказав значительное влияние на формирование международной стратегии развития в 1970-е гг. На протяжении всей своей жизни он придерживался гуманистических идеалов социальной справедливости, а в юности входил в молодежную социалистическую организацию 226 .

Идею синтеза двух противоположных социальных систем - демократии западного образца и российского (советского) коммунизма, была выдвинута П. Сорокиным в 1960 г. в статье «Взаимное сближение США и СССР к смешанному социокультурному типу». Дружба капитализма с социализмом наступит не от хорошей жизни. Оба они находятся в глубоком кризисе. Упадок капитализма связан с разрушением его основ - свободного предпринимательства к частной инициативы, кризис коммунизма вызван его неспособностью удовлетворять элементарные жизненные потребности людей. При этом саму концепцию советского общества П. Сорокин считает глубоко ошибочной. Она держится на тоталитаризме. Коммунистическому режиму в России все равно придет конец, поскольку, говоря образно, коммунизм может выиграть войну, но не может выиграть мир. Спасение СССР и США - двух лидеров враждебных лагерей - во взаимном сближении. Оно тем более возможно, что русский и американский народы, по мнению П. Сорокина, очень похожи друг на друга, как похожи две страны, системы ценностей, права, науки, образования и культуры.

Страстным поклонником теории конвергенции проявил себя создатель атомной бомбы в СССР акад. А.Д. Сахаров, посвятивший ей книгу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968). Одним из первых осознав ядерную угрозу, выдающийся физик еще в 1955 г. начал одинокую и самоотверженную борьбу за запрещение испытаний ядерного оружия, увенчавшуюся известным Московским договором 1963 г. Сахаров неоднократно подчеркивал, что является не автором, а лишь последователем теории конвергенции: «Эти идеи возникли как ответ на проблемы нашей эпохи и получили распространение среди западной интеллигенции, в особенности после второй мировой войны. Они нашли своих защитников среди таких людей, как Эйнштейн, Бор, Рассел, Сцилард. Эти идеи оказали на меня глубокое влияние, я увидел в них надежду на преодоление трагического кризиса современности» . Другой ее сторонник Б. Рассел, тоже ученый с мировым именем, учреждает поныне существующую международную правозащитную организацию «Эмнести ин- тернейшенел», которая берет под свою правовую защиту узников совести из самых разных стран. В 1970-е годы 3. Бжезинский придал теории конвергенции геополитический масштаб.

Теория конвергенции послужила теоретикометодологической основой для возникших позже, а именно в 1980-е годы, концепции социализма с человеческим лицом и социал- демократической идеологии. Как научная теория она умерла, но как руководство к практике она оказывает влияние на европейцев и в 21 в. Либеральный капитализм в его первозданном виде европейцев уже не устраивает. Именно поэтому они за последние годы заменили консервативные правительства в ведущих странах «старого континента»- Франции, Великобритании, Германии и Италии. Там к власти пришли социалисты и социал-демократы. Конечно, от капитализма они отказываться не собираются, но придать ему «человеческое лицо» он намерены. В 1999 г. тогда еще президент США Билл Клинтон выступил с инициативой создать Общественного политического центра, который, объединив лучшие умы Америки, станет связующим звеном между правительствами и умеренными движениями Запада и Азии. Задача нового объединения - создание «всемирной экономики с человеческим лицом». Это предполагает внедрение в рыночную экономику принципов социальной справедливости. «Третий путь» по-американски призван утвердить руководящую роль США в мире в XXI столетии.

Противоположная ей «теория дивергенции» утверждает, что между капитализмом и социализмом гораздо больше различий, чем сходства. И оно со временем усиливается, обе системы, как разбегающиеся галактики, с нарастающей скоростью движутся в противоположных направлениях. Никакого перетекания или смешения между ними не может быть. Наконец, третья теория или, лучше сказать, свод теорий, избрала компромиссный путь, утверждая, что две общественно-политические системы могут соединиться, но прежде они должны сильно видоизмениться, причем несимметричным способом: социализм должен отказаться от своих ценностей и приблизиться к идеалам рыночной экономики. Иначе эти теории называются концепцией модернизации. Уже на исходе перестроечных лет большой общественный резонанс приобрела парадоксальная концепция Френсиса Фукуямы, американского ученого японского происхождения. Основываясь на теории конвергенции и исторических изменениях, происходивших в СССР, он сделал вывод о том, что с крахом коммунизма как исторически значимой общественной системы, из мировой истории удаляется последнее глобальное противоречие, противоречие между двумя системами. Мир становится монополярным, поскольку ценности либеральной демократии торжествуют там, где они ранее отрицались.

• Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество, М., 1969, с. 453^-54.
• См.: Буртин Ю.Россия и конвергенция // Октябрь, 1998, №1.
• Сахаров А. Воспоминания, т. 1, М., 1996, с. 388.